Неточные совпадения
Где он?» Он пошел к
жене и, насупившись, не глядя на нее,
спросил у старшей девочки, где та бумага, которую он дал им.
От этого-то и было в выражении лица Алексея Александровича что-то гордое и строгое, когда
у него
спрашивали про здоровье его
жены.
— Разве он здесь? — сказал Левин и хотел
спросить про Кити. Он слышал, что она была в начале зимы в Петербурге
у своей сестры,
жены дипломата, и не знал, вернулась ли она или нет, но раздумал расспрашивать. «Будет, не будет — всё равно».
Обратный путь был так же весел, как и путь туда. Весловский то пел, то вспоминал с наслаждением свои похождения
у мужиков, угостивших его водкой и сказавших ему: «не обсудись»; то свои ночные похождения с орешками и дворовою девушкой и мужиком, который
спрашивал его, женат ли он, и, узнав, что он не женат, сказал ему: «А ты на чужих
жен не зарься, а пуще всего домогайся, как бы свою завести». Эти слова особенно смешили Весловского.
― Это Яшвин, ― отвечал Туровцыну Вронский и присел на освободившееся подле них место. Выпив предложенный бокал, он
спросил бутылку. Под влиянием ли клубного впечатления или выпитого вина Левин разговорился с Вронским о лучшей породе скота и был очень рад, что не чувствует никакой враждебности к этому человеку. Он даже сказал ему между прочим, что слышал от
жены, что она встретила его
у княгини Марьи Борисовны.
Левин забежал опять к
жене спросить у нее еще раз, простила ли она его за вчерашнюю глупость, и еще затем, чтобы попросить ее, чтобы она была ради Христа осторожнее.
Если бы кто-нибудь имел право
спросить Алексея Александровича, что он думает о поведении своей
жены, то кроткий, смирный Алексей Александрович ничего не ответил бы, а очень бы рассердился на того человека, который
у него
спросил бы про это.
— Ну? Что? —
спросила она и, махнув на него салфеткой, почти закричала: — Да сними ты очки! Они
у тебя как на душу надеты — право! Разглядываешь, усмехаешься… Смотри, как бы над тобой не усмехнулись! Ты — хоть на сегодня спусти себя с цепочки. Завтра я уеду, когда еще встретимся, да и — встретимся ли? В Москве
у тебя
жена, там я тебе лишняя.
— Папашей именует меня, а право на это — потерял,
жена от него сбежала, да и не дочью она мне была, а племянницей.
У меня своих детей не было: при широком выборе не нашел женщины, годной для материнства, так что на перекладных ездил… — Затем он неожиданно
спросил: — К политической партии какой-нибудь принадлежите?
— Я
спросила у тебя о Валентине вот почему: он добился
у жены развода,
у него — роман с одной девицей, и она уже беременна. От него ли, это — вопрос. Она — тонкая штучка, и вся эта история затеяна с расчетом на дурака. Она — дочь помещика, — был такой шумный человек, Радомыслов: охотник, картежник, гуляка; разорился, кончил самоубийством. Остались две дочери, эдакие, знаешь, «полудевы», по Марселю Прево, или того хуже: «девушки для радостей», — поют, играют, ну и все прочее.
— Валентин — смутил тебя? —
спросила она, усмехаясь. — Он — чудит немножко, но тебе не помешает.
У него есть страстишка — голуби. На голубях он
жену проморгал, — ушла с постояльцем, доктором. Немножко — несчастен, немножко рисуется этим, — в его кругу
жены редко бросают мужей, и скандал очень подчеркивает человека.
—
У Тагильского оказалась
жена, да — какая! — он закрыл один глаз и протяжно свистнул. — Стиль модерн, ни одного естественного движения, говорит голосом умирающей. Я попал к ней по объявлению: продаются книги. Книжки, брат, замечательные. Все наши классики, переплеты от Шелля или Шнелля, черт его знает! Семьсот целковых содрала. Я сказал ей, что был знаком с ее мужем, а она
спросила: «Да?» И — больше ни звука о нем, стерва!
—
Жена спит, а я не знаю где: надо
у Авдотьи
спросить…
Я вспомнил, что некоторые из моих товарищей, видевшие уже Сейоло, говорили, что
жена у него нехороша собой, с злым лицом и т. п., и удивлялся, как взгляды могут быть так различны в определении даже наружности женщины! «Видели Сейоло?» — с улыбкой
спросил нас Вандик.
У нас в обществе, я помню, еще задолго до суда, с некоторым удивлением
спрашивали, особенно дамы: «Неужели такое тонкое, сложное и психологическое дело будет отдано на роковое решение каким-то чиновникам и, наконец, мужикам, и „что-де поймет тут какой-нибудь такой чиновник, тем более мужик?“ В самом деле, все эти четыре чиновника, попавшие в состав присяжных, были люди мелкие, малочиновные, седые — один только из них был несколько помоложе, — в обществе нашем малоизвестные, прозябавшие на мелком жалованье, имевшие, должно быть, старых
жен, которых никуда нельзя показать, и по куче детей, может быть даже босоногих, много-много что развлекавшие свой досуг где-нибудь картишками и уж, разумеется, никогда не прочитавшие ни одной книги.
Прекрасная Елена,
Хочу
спросить у вас,
у женщин, лучше
Известны вам сердечные дела:
Ужли совсем не стало той отваги
В сердцах мужчин, не стало тех речей,
Пленительно-лукавых, смелых взоров,
Которыми неотразимо верно,
Бывало, мы девиц и
жен прельщали?
Прекрасная Елена, укажи,
Кого избрать из юных берендеев,
Способного свершить желанный подвиг?
— Про эти дела, тесть, не ее, а меня
спрашивать! Не
жена, а муж отвечает.
У нас уже так водится, не погневайся! — говорил Данило, не оставляя своего дела. — Может, в иных неверных землях этого не бывает — я не знаю.
Отца Симон принял довольно сухо. Прежнего страха точно и не бывало. Михей Зотыч только жевал губами и не
спрашивал, где невестка. Наталья Осиповна видела в окно, как подъехал старик, и нарочно не выходила. Не велико кушанье, — подождет. Михей Зотыч сейчас же сообразил, что Симон находится в полном рабстве
у старой
жены, и захотел ее проучить.
—
У тебя
жена здешняя? —
спросил Розанов.
— Чем? И вы смеете
спрашивать, чем? Двух молодых людей только что наказали, а вы потихоньку от
жены учреждаете
у себя сходки и еще смеете
спрашивать, чем вы виноваты.
— До начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, — дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял
у себя в селе, в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и
спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было:
у нас сегодня ночью
у хозяина сын
жену убил».
— В самой деле
жена у вашего опекуна родит? —
спросил он, предполагая, что Клыков и это солгал ему.
—
У него
жена, — этакая толстая и бойкая? —
спросил Вихров.
—
У вас есть дело об убийстве крестьянином Ермолаевым
жены своей? —
спросил его прямо Вихров.
«Что случилось? — в смущении
спрашивает он себя, — не обрушился ли мир? не прекратила ли действие завещанная преданием общественная мудрость?» Но и мир, и общественная мудрость стоят неприкосновенные и нимало не тронутые тем, что в их глазах гибнет простец, которого бросила
жена, которому изменил друг,
у которого сосед отнял поле.
—
У меня —
жена на сносях. Ну, и день такой, беспокойный! — объяснил Миронов, пристально разглядывая товарищей, и негромко
спросил...
— Что с ним сделалось? Да ты, верно, заспал. Ты кому-нибудь другому продал, — говорил Евгений Михайлович. — Впрочем, постойте, я пойду
у жены спрошу, брала ли она вчера дрова.
Лизавета Александровна вынесла только то грустное заключение, что не она и не любовь к ней были единственною целью его рвения и усилий. Он трудился и до женитьбы, еще не зная своей
жены. О любви он ей никогда не говорил и
у ней не
спрашивал; на ее вопросы об этом отделывался шуткой, остротой или дремотой. Вскоре после знакомства с ней он заговорил о свадьбе, как будто давая знать, что любовь тут сама собою разумеется и что о ней толковать много нечего…
— Отчего это Александр не ходит к нам? я его месяца три не видал, —
спросил однажды Петр Иваныч
у жены, воротясь откуда-то домой.
—
У Тулузова,
у откупщика, — нехотя отвечал ему пристав и снова обратился к Лябьеву: — Ах, чтобы не забыть, кстати разговор об этом зашел: позвольте вас
спросить, как приходится господину Марфину
жена Тулузова: родственница она ему или нет?
— Князь тут ни в чем не виноват, поверьте мне! — стал его убеждать Углаков. — Он человек благороднейшего сердца, но доверчив, это — правда; я потом говорил об этом же деле с управляющим его канцелярией, который родственник моей
жене, и
спрашивал его, откуда проистекает такая милость князя к Тулузову и за что? Тот объяснил, что князь главным образом полюбил Тулузова за ловкую хлебную операцию; а потом
у него есть заступник за Тулузова, один из любимцев князя.
— Это вот хорошо, отлично!.. Умница ты
у меня!.. — воскликнул Сверстов и, в постскриптуме написав слово в слово, что ему приказывала
жена,
спросил ее...
Ченцов, прежде всего, по натуре своей был великодушен: на дуэли, которую он имел с человеком, соблазнившим его первую
жену, он мог, после промаха того, убить его наверняк, потому что имел право стрелять в своего врага на десяти шагах; но Ченцов не сделал того, а
спросил противника, даст ли он клятву всю жизнь не покидать отнятой им
у него женщины.
Жена его, женщина тихая и степенная, казавшаяся старше мужа, несколько раз при Передонове входила в кабинет и каждый раз
спрашивала у мужа какие-то точные сведения об уездных делах.
Дома тоже было тяжко: на место Власьевны Пушкарь взял огородницу Наталью, она принесла с собою какой-то особенный, всех раздражавший запах; рабочие ссорились, дрались и — травили Шакира: называли его свиным ухом,
спрашивали, сколько
у него осталось дома
жён и верно ли, что они, по закону Магомета, должны брить волосы на теле.
— Знаешь ты, —
спросил он Матвея, — что её отца от семьи продали? Продали мужа, а
жену с дочерью оставили себе. Хороший мужик был, слышь, родитель-то
у ней, — за строптивость его на Урал угнали железо добывать. Напоследях, перед самой волей, сильно баре обозлились, множество народа извели!
Если
спрашивали его об этом, он отвечал обыкновенно с явным неудовольствием, что есть
у него свои дела, что идет получать какие-то должишки, или проведать идет такого-то, или же, наконец, что тот-то строго наказывал ему беспременно навестить
жену и детей, и проч., и проч.
— Как бы то ни было, приходится проститься с мыслями о счастье, — сказал он, глядя на улицу. — Его нет. Его не было никогда
у меня и, должно быть, его не бывает вовсе. Впрочем, раз в жизни я был счастлив, когда сидел ночью под твоим зонтиком. Помнишь, как-то
у сестры Нины ты забыла свой зонтик? —
спросил он, обернувшись к
жене. — Я тогда был влюблен в тебя и, помню, всю ночь просидел под этим зонтиком и испытывал блаженное состояние.
— Ты думаешь! Надо знать. Вон, за горою, живет семья Сенцамане, —
спроси у них историю деда Карло — это будет полезно для твоей
жены.
Городулин. Святую истину.
Жена этого купца просила
у нее приворотного зелья для мужа, чтобы больше любил; ну, и сварили зелье по всем правилам, на мадере; только одно забыли —
спросить дозволение медицинской управы.
О заутрени он приходил туда,
спрашивал у сына уроки, изъяснял ему, чего тот не понимал, потом в этот раз обедал посытнее кушаньем, которое приготовляла
жена, и о вечерни опять с тем же посошком уходил в уездный городишко к месту своего служения: в понедельник на заре, когда сторож открывал дверь, чтобы выметать классы, Червев уже ждал его, сидя на порожке.
На суде
у меня
спрашивают, чем, как я убил
жену.
Телятев. А сегодня, представь себе, увидал, что я разговаривал с Чебоксаровыми, ухватил меня чуть не за ворот, втащил в сад,
спросил бутылку шампанского, потом другую, ну, мы и выпили малым делом. А вот здесь открылся мне, что влюблен в Чебоксарову и желает на ней жениться. Видишь ты, по его делам, — а какие
у него дела, сам черт не разберет, — ему именно такую
жену нужно; ну, разумеется, просил меня познакомить его с ними.
— Ах, это старичок, который был
у меня уж два раза; он добрый, должно быть… Я
спросила Перехватова о
жене его, и он сказал, что Домна Осиповна по-прежнему меня любит.
И как поздно Линочка ни возвращалась, Саша не ложился спать и ждал ее; а услышит звонок — непременно выглянет на минутку, но не
спросит о
Жене Эгмонт, а сделает такой хмурый и неприветливый вид, что
у сестры пропадет всякое желание говорить, — и уйдет в свою комнату, радостный и горький, богатый и нищий.
Зоя. Ах, да какое же мне до этого дело! Никогда я не
спрашивала, есть
у него состояние или нет. Того, что
у нас есть, с нас довольно, и мы живем очень хорошо; а мое ли, его ли состояние, это решительно все равно. Мы муж и
жена, зачем нам делить?
У нас все общее.
— А
у вас — меньше? —
спрашивала жена.
— Да? —
спросил Мирон, сидя
у стола, закрыв половину тела своего огромным листом газеты;
спросив, он не отвёл от неё глаз, но затем бросил газету на стол и сказал в угол
жене...
Его кругленькая
жена подкатилась к столу, а мать, сидя
у окна, испуганно
спросила...
— Что
у нас теперь делают? —
спросил он, садясь в угол и не глядя на
жену.